Бумажный кораблик (1995)

Подборка стихов из первой опубликованной книги Анны Юрканской — “Бумажный кораблик” (1995 и 2002).

Бумажный кораблик

Я — бумажный кораблик.
Я создан руками мальчишки.
Я плыву по ручью,
Меня манит к себе океан.
Из листочка я сделан,
Что вырван мальчишкой из книжки,
И на мне нарисован
С подзорной трубой капитан.

Я плыву по ручью, куда гонит
Меня легкомысленный ветер.
Я бегу от пиратской погони,
Неискренних, злобных людей.
Пока корпус мой не размокнет,
Кораблика путь будет весел.
К морю плывет и не тонет
Кораблик с командой своей.

Я — бумажный кораблик,
Плыву в необъятном просторе.
Я дышу свободней и лучше,
Не лишайте меня ручья!
Я — бумажный кораблик,
Но о безбрежном море,
О встрече с “Голландцем летучим”,
О бурях мечтаю я!

Я — бумажный кораблик.
Меня из ручья вынимают.
Не доплыв до широкого моря,
Погружаюсь я в замкнутый круг.
Я — бумажный кораблик,
И меня в таз с водою бросают,
Где не волны морские играют,
А брызги от маленьких рук.

Нет волн, что меня качали.
Как скучно, и грустно, и горько.
Нет выхода в синее море,
Я тоскливо по кругу хожу.
Я — бумажный кораблик, и только.
Мои трюмы набиты печалью.
Я в чистом тазу из эмали
С мечтою о море живу.

И бьюсь я бортами о берег,
Но железо пробить невозможно!
Мне бы лучше на дне
Оказаться, чем плавать в тазу.
Я в спасенье свое не верю.
Я дышу тяжело и тревожно.
Не нужны мне ни парус, ни реи,
Я по вечному кругу ползу.

Я — бумажный кораблик!
Но мне жизнь не под силу такая.
Подо мною — вода,
Надо мной — белизна потолка.
Чьи-то руки меня
Все по кругу, по кругу толкают…
А мне снятся моря
И над гребнями волн облака.

Я — отважный кораблик,
Стал робким, понурым, нетвердым.
Мне кричит капитан:
“Не размокни, дружок, продержись!”
Я — бумажный кораблик.
Я в ручье был свободным и гордым.
Берега из эмали
Все отняли: и дали, и высь.

Я новой печалью наполню
Свой трюм, переполненный болью.
Я борта разорву!
Лучше — гибель, чем в тазике жизнь!
Мне не страшно погибнуть.
Мне жизнь невозможна в неволе!
Я взрываю себя!…
Ну, а ты, капитан, продержись.

* * *

Есть время созревания зерна.
Есть время и для сбора урожая.
То и другое время почитая,
Я все-таки всегда предпочитаю,
Когда былинка тонкая одна
Проклюнется сквозь почву из зерна,
Ибо она — предвестник урожая.
Надежды свет в себе несет она.

Пехота

Такая на фронте работа, работа…
Когда отступает пехота, пехота.
В такие минуты и жить неохота,
Когда в каждой пуле — судьба!
Когда гнутся спины от скаток, от скаток,
И вскользь вспоминают солдаток, солдаток,
Когда от окопа до смерти путь краток,
И пули по следу когда…
 
Когда от усталости будто бы пьяны,
И кровь истекает из раны, из раны,
И только снаряды летят неустанно,
И только огонь и пальба…
Когда не до хлеба, увы, не до хлеба,
Когда смерть и с флангов, и с неба, и с неба,
И танки по спинам, и танки по следу,
И слышно, как взрывы гремят.
 
И в бреющем и беспощадном полете,
Как черные ястребы, их самолеты.
Земля из-под ног уплывает, и кто-то
Попал под летящий снаряд!..
Такая на фронте работа, работа…
В грязи по колено пехота, пехота.
И гибнут солдаты без счета, без счета,
И нет поворота назад.
 
Кто выжил, пехота? Ты слышишь, ты слышишь?
Ты кровью истек, но ты дышишь, ты дышишь!
Усеяно поле телами мальчишек.
Где стон — там надежда на жизнь!
“Ну, миленький, встань! Я сестричка, сестричка…”
Курносая девочка в рыжих косичках,
В грязи и слезах милосердное личико
Шепчет: “Дружок, продержись!..”
 
Такая на фронте работа, работа…
Когда в наступленье пехота, пехота,
Когда умирать никому неохота,
Когда в каждой пуле — судьба!..
Когда хочешь есть, но уже не до хлеба,
Когда враг и с флангов, и с неба, и с неба,
Когда позарез — или смерть, иль победа!
И снова — огонь и пальба.
 
Такая на фронте работа, работа…
Команда: “В атаку!” И снова пехота
Идет и ползет по воронкам, болотам,
Стал тверже, быстрей ее шаг.
Усталость как будто бы сдунуло ветром,
И каждый старается в схватке быть первым,
И сжались стальною пружиною нервы,
И стало свободней дышать!
 
А тех, кто не дожил до этой атаки,
Помянут салютом и — на землю шапки.
Легли в свою землю родную ребятки!
А шли эту землю спасать!

* * *

Ко мне прилетела любовь белой птицей,
Но я ее не узнала.
 
Ко мне прилетела печаль черной птицей —
Ей сердце свое открыла.
 
Как странно, что белую птицу прогнала,
А черную — приютила!
 
Белая птица навеки умчалась
И не вернется обратно.
 
Я с черной печалью одна осталась.
 
Все безвозвратно…
Все безвозвратно…
Все безвозвратно…

Три точки

— Три точки — это звук?
— Нет!
— Что ж это такое?
Три точки — это знак?
— Конечно, это так!
Они — продленье мук,
Тревоги иль покоя,
Иль безысходности поникший белый флаг.
 
Три точки… Многоточье… Это значит,
Что нет конца ни счастью, ни страданьям,
Что сердце ждет, надеется и плачет…
Три точки…
Многоточье…
Ожиданье…
 
Три точки — это знак!
Мол, есть продленье мысли…
Три точки — не туман.
Три точки — не обман.
Они — как черный флаг
Иль в цель попавший выстрел,
Как длинный путь неконченных атак.
 
Три точки — напряжение и страх,
И продолжение, не сбывшееся в жизни.

* * *

Вот в грязной кепочке приходит предзима.
Иль осень поздняя. Когда стволы без листьев,
И ветки, как обглоданные кисти,
Висят дрожащие, в лохмотиях обвислых.
Тяжелая накатывает мгла.
 
И осень — ведьма с головой обритой,
Ненастьем режет, как тупою бритвой,
И хмуро смотрит на меня она.
 
Душа суровых взглядов не выносит.
Она у осени пощады просит
И ждет, когда же явится зима?!
Пусть холодна! Зато исчезнет тьма,
И грязь, и слякоть, что приносит осень!..
 
Ах, осень поздняя! Ты — словно я сама.
Стою на краешке зимы, и снег заносит
Меня, поникшую, перед приходом сна.
Я — тоже поздняя и плачущая осень…
Я — тоже зябнущая предзима.

* * *

О Полинезия! Волшебница и жрица!
Гоген, влюбленный в шелковую кожу,
На ночь полинезийскую похожую,
Смотрел на черноокую царицу.

От неги изнывало его сердце.
Из красок солнца он творил ей тело.
Она глазами томными глядела
И жгла его, а он не мог согреться.

Гогену нравились оливковые лица,
Он был влюблен в шальной дикарский норов
И не боялся, что взорвется порох,
Хоть факел шел через зрачки царицы.

Он был захвачен чернооким пленом.
Он жил страстями и трудом гигантским.
На грубый холст ложившиеся краски
Его навеки сделали Гогеном.

* * *

Ну, заморочь мне душу, заморочь!
Ну, расскажи мне небылицы разные.
Я очень одинока в эти праздники,
А впереди — безрадостная ночь.

Ну, расскажи про судьбы королев,
Про их любовь, про юношей влюбленных,
Как увозили вороные кони
Гусаров и бежавших с ними дев.

Ну, заморочь мне душу, заморочь,
Чтоб одиночество мое тоскою
Не изошло. Не нужно мне покоя,
Ты сказками наполни эту ночь.

Быть может, сказки грусть прогонят прочь.
И одиночество мое слезою
Из глаз прольется и печали смоет,
Которые терпеть больше невмочь.
И утром я проснусь совсем другою.

Ну, заморочь мне душу, заморочь…

* * *

Вот резной листочек клена,
Как моя ладонь.
Летом — нежный и зеленый,
Осенью — огонь.
Кровеносные сосуды
На моей руке
Проявилися — как будто
В тоненьком листке.
Я по черточкам гадаю
Про мои года.
Жизни линия кривая
Выведет куда?
Полетели листья с веток,
Жилочки тонки.
Листик клена — словно слепок
Раненой руки.

* * *

Астрологи гадают по звездам.
Названья звезд красивее имен:
Антарес, Альтаир, Альдебаран.
Астролог был в созвучия влюблен.

Астрологи гадают по звездам.
Какая же из них досталась мне?
Не знаю. Но довольна я вполне.
Своей судьбы другому не отдам.

Моя звезда, что светит по ночам,
Незнаемая мной, мерцает мне.
И свет ее идет к моим очам,
Я ей шепчу молитвы в тишине.

Я думаю, что звезды — как цветы,
Они загадки древние таят.
И я кричу: “Звезда моя, где ты?!”
Которая же среди вас — моя?”

А звезды кружатся, как хоровод.
Плывет орбитами прекрасный звездный мир.
Ну, а астролог на земле живет
И знает звезды все наперечет:
Альдебаран, Антарес, Альтаир…

Старый вальс

Старый вальс, дивный вальс, чудный вальс.
Я от счастья летела, кружилась!
В этот час, в этот час, в этот час.
Я в тебя безнадежно влюбилась.
 
Ты стоял в стороне и курил,
И бросал равнодушные взгляды.
А потом у щербатых перил
Мои руки послушные гладил.
 
Я сказала: “Зачем тебе я?
Уходи с моего порога.”
А к утру началась война…
Ты ушел по солдатским дорогам.
 
Старый вальс, дивный вальс, чудный вальс,
Я мелодию вечно слышу.
Ах, как мало осталось вас,
Возвратившихся с фронта мальчишек.
 
Сколько раз, сколько раз, сколько раз
Я мечтала о встрече с тобою.
Много нас, много нас, много нас,
Обездоленных женщин войною.
 
Не познавших счастливой любви,
Счастья женского не узнавших.
Ты меня позови, позови,
Я приду к тебе в день вчерашний.
 
Старый вальс, дивный вальс, чудный вальс!
Я танцую в другом измеренье.
Где же вас, где же вас, где же вас
Мне найти из того поколенья?!
 
Не клюет воронье на полях.
Время шар земной раскрутило.
Как живой — ты в моих глазах
По щербатым скользишь перилам.
 
Старый вальс, дивный вальс, чудный вальс…
Время память мою не убило…
Сколько нас, сколько нас, сколько нас
Не успели сказать слово — “милый”.
 
Старый вальс…
Дивный вальс…
Чудный вальс…

* * *

Ко мне прилетел марсианин во сне.
Сказал, что Земля — нежилая планета.
Сказал: “Тебя ждет под балконом ракета,
Летим же скорее к прекрасной звезде.
 
А хочешь, на Марсе со мной будешь жить,
На красной планете — моей марсианкой?
Ты Землю забудешь, не станешь тужить
О Родине — взорванной, вымершей, жалкой.
 
Я покажу тебе разные звезды,
Ракетой умчу тебя к дальним мирам,
К коралловым рощам, лиловым морям.
Там синие зимы, жемчужные весны.
 
Там золотые летают шары,
Там изумрудом покрыты дороги.
Я покажу тебе чудо-миры,
Сферы, где люди могучи, как Боги.”
 
Я марсианину в очи смотрю,
В синие очи с лиловым отливом,
И марсианину так говорю:
“Я без Земли не могу быть счастливой.”
 
— Ты сумасшедшая! Нету Земли!
Люди ее этой ночью взорвали!
Разве не видишь ты груду развалин,
В копоти солнце и небо в пыли?!
Ты и балкон — это все, что осталось,
Все, что осталось от вашей Земли!
 
Он мне поднес бриллианты в горсти:
“Ешь марсианские белые сливы!”
— Я без Земли не могу быть счастливой.
Я остаюсь в своем доме. Прости!..
 
— Жаль! Очень жаль! — он воскликнул всердцах, —
Ты ведь осталась одна в целом свете.
Только одна! На безлюдной планете!..
И немотою сковал меня страх.
 
Тут марсианин растаял иль вышел…
Я открываю глаза в тишине…
Неба не вижу… Шума не слышу…
Ужасы эти пригрезились мне?..
 
Я вся дрожу. Сердце ноет в печали.
Вниз устремляю с тревогою взгляд.
А под балконом… на груде развалин
Черные вороны мрачно сидят.

* * *

“Чужие становятся близкими
посредством доброты.”
(Из Корана)

Стихи из Корана искренние,
В них мудрости древней пласты:
“Чужие становятся близкими
Посредством доброты.”
 
Как странно, люди, как странно!
И есть же чему дивиться!
Древнейшая мудрость Корана
В души не может пробиться!
 
Сколько веков уже минуло
Тем изреченным строкам?!!
Сколько народу сгинуло
С тех пор от боев жестоких?!
 
Какие туманы зловещие
Людям глаза застелили?!
Какие ночи кромешные
Души во тьму погрузили,
 
Чтоб строки Корана искренние
Не высветить из темноты:
“Чужие становятся близкими
Посредством доброты!”

* * *

Красив гигантский апельсин
На небосклоне.
Его никто не уронил
И не уронит.
Он будет шествовать века,
Всегда с востока.
И гонят его облака
На запад только.
Он в золотой иль в красный цвет
Всегда окрашен.
Он шлет тепло и яркий свет
Для жизни нашей.
Гигантский яркий апельсин
Всегда в походе.
Он движется, а не висит
На небосводе.
Кто держит этот яркий плод —
Не видно глазу.
И ветер на землю его
Не сдул ни разу.
Висит с короной золотой
И смотрит в очи.
И лишь уходит на покой
На запад ночью.

* * *

Я помню в детстве громкоговоритель,
Висевший на стене тарелкой черной.
Мне чудилось, что это — дом для жителей,
Навеки в круге черном заточенных.
 
Малюсенькие человечки жили
И пели в своем тесном общежитье.
Стихи читали, сказки говорили,
И так хотела с ними подружить я.
 
А ночью, когда наша коммуналка
В недолгом сне тревожно засыпала,
Мне было человечков этих жалко:
Ведь детвора их неба не видала.
 
Их детвора жила, как в заточенье,
Не видя снега, в санках не катаясь.
Их жизни непонятное теченье
Меня тревожило, меня касалось.
 
Кто заточил их в черный круг навечно?!
Мне так хотелось этот круг разрушить!
Освободить несчастных человечков
И выпустить всех пленников наружу.
 
Ах, не забыть мне никогда, наверно,
Те громкоговорители старинные
Радиостанции Московской Коминтерна,
И времена, почти уже былинные.

* * *

“Мысль изреченная есть ложь”, —
Сказал мудрец однажды.
Он не учел, что этот “нож”
Его ударит дважды.

Он тоже мыслью свою изрек
В сей форме непреложной,
И может выслушать упрек,
Что изреченье — ложно.

Так, стало быть, хитрец мудрен,
Коль ложью называет
Любую мысль, если не он
Ее нам изрекает?!

И кто же прав здесь, наконец,
Мне разобраться сложно.
Смешал все истины мудрец
И перепутал с ложью.

Бег

Часы усами шевелят
И, щурясь цифрами, мигают,
И расслабляться не велят,
И подгоняют, подгоняют.

И не умерить, не унять
Тот бег, что мне часы диктуют.
Удачу не могу догнать,
И силы трачу вхолостую.

Да, я — раба своих часов.
Они моею жизнью правят.
И нет таких на свете слов,
Что их остановить заставят.

Но вдруг во мне поднялся крик:
“Все! Больше я бежать не стану!”
И испугалась я на миг —
А вдруг часы, и правда, встанут?

Наступит скука и покой…
Сожмусь в комочек. Затоскую.
Так что же — Бег или Застой?
И я бегу и не бастую.


Оле

Сестра моя — мой колокольчик синий.
Во мне всегда твой звонкий голосок.
Ты мне нужна, как путнику в пустыне
Из родника живительный глоток.
Сестра моя — мой колокольчик синий.

Сестра моя — ты луговой цветок.
Такая хрупкая, но ко всему участлива.
Ты добрых дел и кладезь, и исток.
Мне очень нужно, чтоб была ты счастлива.
Сестра моя — мой луговой цветок.

Сестра моя, ты только не хворай,
Непримиримой будь к своим недугам.
Пусть в твоей жизни будет долгий май.
Ты — дочь моя, сестра моя, подруга.
Сестра моя, ты только не хворай.

Ты — мое поле, мой весенний лес,
В котором все поет и дышит тихо.
Сестра моя, спасибо, что ты есть!
Ведь без тебя мне было б очень лихо.
Ты — мое поле, мой весенний лес,
Сестра моя, спасибо, что ты есть!


* * *

Я тебя потеряла,
Как иглу в стоге сена,
Как теряют кольцо,
Уронив его в море.
Я тебя потеряла.
Но стоит неизменно
Предо мною лицо
В зазеркальном повторе.

Постоянно стоишь
За моею спиною.
Смотришь прямо в глаза
Из глубин амальгамы.
Все молчишь и молчишь…
Что ты ходишь за мною?!
Словно жемчуг, слеза
Тяжелеет на раме.

Неужели моя?
Но я вовсе не плачу.
Я суровою стала
После этой потери.
Уходи! Не замай
Мое сердце, иначе
Я себя потеряю
И останусь без веры,

Без любви и надежды,
Глухой и незрячей.
Пустотою жизнь мерить
Мой рассудок не хочет.
Уходи! Только прежде
Улыбнись мне, как раньше,
И захлопнется сердце
За тобой этой ночью.

Зеркала, как сердца,
Могут треснуть без жалоб.
В зазеркалье моем
Ты появишься вновь?
Я увижу тебя?
Сердце вздрогнуло, сжалось.
Нету мукам конца,
Нету счастью начала…

Я тебя потеряла,
Но осталась любовь.

* * *

Есть сияние у звезд,
Есть свечение у глаз,
Есть значение у роз,
Есть звучание у фраз.

Не носи мне розы в дар,
Мне с тобой не видно звезд,
Ты мое свеченье взял
И звучание унес.

И стою я поутру
Без сияния очей.
Губы шепчут на ветру,
Словно высохший ручей.

Ты зачем свеченье взял
И звучание унес?
И зачем меня позвал
В мир без радостей и грез?

* * *

Ты гасил глаза мои,
Но я все равно жива,
Потому что о любви
Знаю тайные слова.

Чтоб душа могла летать,
Ты надеждой помани,
Ей летучесть могут дать
Глаз зовущие огни.

Тайна сердца, тайна рук,
Тайна сомкнутых очей,
Тайна зарожденья мук
И не сбывшихся ночей.

Тайной скрытая молва,
Тайной замкнуты сердца.
Но я все равно жива,
Потому что без конца
Тайные шепчу слова.

* * *

Воздушна поступь и легка
У доброй феи.
Она живет на облаках
И в чары верит.

Она мне бросила браслет
С алмазным камнем.
И с той поры покоя нет
От этой капли.

Алмаз сверкает на руке
Звездою яркой.
Никто еще не делал мне
Таких подарков.

Алмаз мне душу разогрел,
Наполнил светом.
И ласково шепнуть успел:
— На жизнь не сетуй!

Исчез пророческий мой сон,
Проснулся разум.
Но в эту ночь помог мне он,
Браслет с алмазом.

* * *

Век бежит изломанный, горбатый,
Мятущийся, мятежный, непростой.
Век открытий, век свершений, век расплаты
За насилье над планетой и Душой.

Век на пороге важного решенья.
Он натворил уже немало зла.
Прости ему, Господь, все прегрешенья,
Его лихая скорость понесла!

Вот он стоит, расставив грозно ноги,
Как великан над пропастью — в прыжке.
Остановись, о век! Ты слишком многим
Готов пожертвовать, и жертвуешь уже.

Упрямства неразумного дорога
Ведет к расплате. И набатом строго
Звучит в сердцах тяжелая тревога,
Звучит у всех, кто вспомнил о Душе.

Плач над могилой

Ах, санитарочки,
С двумя косичками.
Носы курносые,
В веснушках личики.
Война обрушилась
На ваши плеченьки,
И жизнь разрушилась.
Погасли свеченьки.

В деревне холмик есть
С тремя сосенками,
Погибли вместе здесь
Совсем девчонками.
Земля накрыла вас,
В веснушках личики,
Мои ровесницы
С двумя косичками.

Ах, санитарочки,
Изведав ужасы,
Спасали мальчиков
На поле мужества.
Унес зловещий год
Надежды звонкие,
Теперь лежите под
Тремя сосенками.

Я тру платком глаза,
А слезы катятся.
Наташка — егоза,
В воздушном платьице,
А Зинка — пышечка,
Смешливой славилась,
Совсем малышечка,
Мальчишкам нравилась.

А Нинка — строгая,
Коса — до пояса,
Ее портфель всегда
Стихами полнился.
Такие разные,
Девчонки милые,
Погибли сразу все.
И вот — могила их.

Ремни солдатские
И гимнастерочки,
Ах, санитарочки —
Мои сестреночки,
Погибли вместе здесь
Совсем девчонками.
В деревне холмик есть
С тремя сосенками…

* * *

Ностальгия по детству,
Ностальгия по дому.
Так куда же мне деться?
Не бросаться же в омут!

Моя старая юность!
Моя детская старость!
Что ушло — не вернулось.
Что пришло — все осталось.

Землю снегом заносит…
А в душе будто просинь.
И покоя не просит
Моя поздняя осень.

* * *

Я слышу голос матери моей.
Она мне шепчет: “Доченька, крепись!
Мне было хуже. Жизнь была трудней.
Висели гири на груди моей,
Я мучилась от тягот и болей,
И мне была невыносимой жизнь.”

Я слышу голос матери моей:
“От болей и беды не раскисай!
И в пору тягостных и горьких дней
Себя не хорони и не жалей.
И если сердце стынет от скорбей,
Меня в минуты эти вспоминай.”

* * *

Не оставляй меня с моей бедой.
Не оставляй меня с моей печалью.
Ты напоил меня такою злой
Усмешкою, рождающей отчаянье.

Не оставляй меня с моей бедой,
Сними с меня тяжелый камень боли.
Мне трудно жить. Я, как былинка в поле,
Растоптана тяжелою ногой.

Не оставляй меня с моей бедой…

* * *

Уничтожай печаль в тиши,
Стреляй по мне лучами, солнце!
И стрелами лучей пиши
Стихи, чтоб я могла бороться
С печалью собственной души.

Я свет небес, как воду пью
Артезианского колодца.
Я этот свет в себе коплю
И из своей души леплю
Комочек — отраженье солнца.

Я не хочу в печали жить,
Пусть надо мной она не кружит.
Все слезы, как в бездонной луже,
Собрались в глубине души.
Но кто их сможет осушить?
Пусть свет их солнечный осушит.

Поэтому спеши, спеши,
Стреляй по мне лучами, солнце!
Мне светом помогай бороться
С печалью собственной души.

Обложки двух изданий первой опубликованной книги стихов А. Я. Юрканской
«Бумажный кораблик»: 1995 и 2002 гг.

Этот кораблик сложила сама Анна Яковлевна Юрканская
по моей просьбе
для обложки второго издания. 🙂

 

Републикация 30.01.2019 одноимённой страницы сайта http://annamystar.narod.ru/p03.htm

В основном в подборке представлены мои любимые стихи. Но есть и произведения, не_очень близкие лично мне, однако из ряда ключевых в творчестве А. Я. Юрканской.

© Юрканская Анна Яковлевна. Стихи. 1970-2009.
© Лера Сейгина (Лукина Элеонора Алексеевна). Составление и оформление для сайта. 2000-2019

На карту сайта «Звезда моя, Анна!»
https://samsebemir.ru/zvezda-moja/









Добавить комментарий